Ответ агностицизму
(точка зрения, которая заключается в том, что человек «или не знает, или не может знать... В богословии эта теория заключается в том, что человек не может достичь познания Бога» (Trueblood, PR, 344])
Агностицизм Иммануила Канта
Содержание познания определяется разумом
Между нашим знанием и действительностью пролегает непреодолимая пропасть
Суть агностицизма Канта
Ответ
Агностицизм сам себе противоречит Категории разума соответствуют
действительности, иначе агностицизм не может быть
сформулирован Невозможно делать утверждения о существовании без
утверждения чего-либо в отношении сущности (чем это является само по себе)
Эпистемология Канта не может раскрывать действительность, поскольку она
не берет начало в действительности Достоверность априорных заключений
Канта опровергается научными открытиями
1А. АГНОСТИЦИЗМ ИММАНУИЛА КАНТА
Философия Иммануила Канта отрицает, что мы можем знать, что собой представляет действительность. Такая точка зрения приводит к агностицизму — если мы не можем познать действительность, тогда мы не можем познавать истину.
1Б. Содержание познания определяется разумом
Чтобы понять отрицание Иммануилом Кантом познаваемости истины, мы должны понять его эпистемологию. Джерри Джилл поясняет:
Эпистемология Канта, сформулированная в его «Критике чистого разума», основывается на точке зрения, что познание состоит из двух аспектов, а именно содержания и формы. Вместе с эмпириками [теми, кто полагается на познание через органы чувств] он утверждает, что содержание познания обеспечивается чувственным опытом, однако, вторя рационализму, утверждает, что форма (или структура) познания обеспечивается разумом. Кант считал, что разум играет активную роль в опыте познания, налагая на данные, полученные через органы чувств, определенные неизменные «категории». Таким образом, то, что известно как чувственный опыт, в конечном итоге «отфильтровывается» или упорядочивается встроенными категориями осмысления. Обе эти составляющие необходимы, но ни одна в отдельности не является достаточной для существования знания (Gill, PRK, 76).
По собственным словам Канта, «существует два основных источника человеческого познания (вырастающих, быть может, из одного общего, но неизвестного нам корня), а именно, чувственность и рассудок: посредством первого нам даются предметы [через наши ощущения], посредством последнего — мысль [понимание]» (Kant, CPR, 22).
Кант поясняет последнее утверждение: «Однако хотя всякое наше познание и начинается с опыта, отсюда вовсе не следует, что оно целиком происходит из опыта. Поскольку, наоборот, вполне возможно, что наше эмпирическое знание складывается из того, что мы воспринимаем посредством впечатлений, и из того, что наша собственная способность к познанию (лишь побуждаемая чувственными впечатлениями) сообщает от себя самой, — добавление, которое мы не сможем отличать от изначального, даваемого нам через ощущения материала до тех пор, пока в ходе длительной практики не научимся внимательно и умело вычленять его» (Kant, CPR, 14).
Кант полагает, что категории, в которых мы мыслим все нами воспринимаемое, существуют лишь в нашем рассудке: «Пространство и время со всем, что они в себе содержат, — это не вещи или их свойства сами по себе, они принадлежат только к их внешним проявлениям; до этого пункта я согласен с теми идеалистами. Но они... рассматривали пространство как чисто эмпирическое понятие, которое... становится нам известным... лишь посредством опыта... я же, напротив, показываю... что пространство (а равно и время...) ...присуще нашей чувственности в качестве чистого знания, полученного до и независимо от чувственного восприятия или опыта» (Kant, PFM, 152).
Об этих встроенных категориях Кант пишет: «Если чистые рассудочные понятия относятся не к объектам опыта, а к вещам-в-себе (поитепа), они теряют всякое значение. Они служат лишь, так сказать, для расшифровки явлений, чтобы мы могли читать их как опыт. Основоположения, вытекающие из отношения этих понятий к чувственно воспринимаемому миру, лишь служат нашему пониманию в деле эмпирического применения. За его пределами они — произвольные сочетания, без объективной действительности, и мы не можем a priori познавать их возможность, равно как и их отношение к предметам» (Kant, PFM, 72,73).
Кант объявляет, что для познания действительности одного разума недостаточно: «Всеми своими a priori принципами разум никогда не научит нас чему-то большему, чем предметы возможного опыта, но и об этих предметах он может научить нас лишь тому, что может быть познано в результате опыта... Разум не... учит нас ничему относительно вещи-в-себе» (Kant, PFM, 134).
По существу, утверждает Кант, действительность должна соответствовать разуму, иначе мы не сможем познавать ее: «Разум должен рассматривать природу, конечно, с точки зрения получения знания о ней, но действуя лишь как ученик, внимающий всему, чему наставляет его
учитель, а не как судья, принуждающий свидетелей отвечать только на те вопросы, которые он сам считает нужным задать» (Kant, CPR, 6).
Кант полагает: «Разум не черпает свои законы (a priori) из природы, но предписывает их ей» (Kant, PFM, 82).
Кант утверждает, что нашел более четкие критерии для истины в априорных формах: «Поскольку истина основывается на всеобщих и необходимых законах, как своих критериях, опыт [согласно идеализму] не может иметь никаких критериев истины, поскольку явления опыта... a priori ничего не имеют в своем основании, откуда следует, что они суть одна лишь видимость; у нас же, напротив, пространство и время (связанные с чистыми рассудочными понятиями) предписывают a priori всякому возможному опыту свой закон и одновременно дают верный критерий для отделения здесь истины от видимости» (Kant, PFM, 152).
Кант делает заключение: «Вещи нам даны как вне нас находящиеся объекты наших чувств, однако мы ничего не знаем о том, каковы они сами по себе, поскольку знаем лишь их явления, то есть представления, которые они в нас вызывают, воздействуя на наши органы чувств» (Kant, PFM, 43). Кант категорично заявляет, что «ощущения никогда и никоим образом не позволяют нам познавать вещи-в-себе» (Kant, PFM, 42).
Мортимер Адлер делает обобщающий вывод: «Для Канта единственные вещи, которые не зависят от человеческого разума, по его словам, Dinge an sich — вещи-в-себе, которым внутренне присуще быть непостижимыми. Это равносильно высказыванию, что реальное — непостижимо, а познаваемое — идеально в том смысле, что оно наделено идеями, которые наш разум придает ему, чтобы сделать его тем, чем оно является» (Adler, ТРМ, 100).
2Б. Между нашим знанием и действительностью пролегает непреодолимая пропасть
Эпистемология [метод познания] Канта определяет нашему познанию границы, за пределами которых находится действительность.
Согласно Канту, разум ищет истину: «Но эта область есть остров, самой приро дой заключенный в неизменные границы. Она есть царство истины... окруженное обширным и бушующим океаном, этим средоточием иллюзий, где мореплавателю, жаждущему открытий, туманы и льды кажутся новыми странами, постоянно обманывая его пустыми надеждами и увлекая в опасные путешествия, отказаться от которых он не в силах и которым он никогда не сможет положить конец» (Kant, CPR, 93).
Мы не можем найти истину, потому что, согласно эпистемологии Канта, мы не можем познавать действительность:
Поэтому мы приходим к выводу, что наша когнитивная способность не может перейти границ возможного опыта; и все же именно это — наиболее важный предмет этой науки. Вывод в отношении нашего рационального познания a priori, к которому мы приходим, заключается в том, что познание имеет дело с явлениями и что вещи в себе, обладая реальным существованием, находятся за его пределами... Мы не можем иметь никакого понятия о предмете как вещи-в-себе, но познаем его лишь как объект чувственной интуиции (Kant, CPR, 8-9). Кант обращает внимание на то, что разум не удовлетворяется знанием о наличии границ [за пределами которых мы не можем знать истину], но это — все, что он в состоянии знать: «Указанные... пределы уже недостаточны, после того как мы установили, что за ними находится еще что-то (хотя мы никогда и не узнаем, что это такое само по себе)» (Kant, PFM, 125). Кант обобщает: «То, что само изначально есть лишь явление, например роза, считается в эмпирическом смысле вещью-в-себе... Напротив... ничто из созерцаемого в пространстве не есть вещь-в-себе... предметы сами по себе отнюдь не известны нам, и то, что мы называем внешними предметами, суть не что иное, как представления нашей чувственности, формой которых служит пространство, а истинный коррелят их, то есть вещь-в-себе, не познается через эти представления, да и не может познаваться» (Kant, CPR, 26).
Исходя из своей эпистемологии, Кант приходит к заключению, что метафизика «является полностью изолированной умозрительной наукой... Она имеет дело лишь с концепциями... и в ней разум — только ее ученик» (Kant, CPR, 6).
Этьен Жильсон обращает внимание на то, что Кант не отрицает действительность, но заключает ее в скобки как непознаваемую: «Фактически Кант никогда не должен был размышлять о действительности как таковой, но он никогда не должен был ни отрицать ее, ни даже забывать о ней. Скорее, он должен был заключать ее в скобки, тем самым подразумевая, что она всегда присутствует там, где есть реальное познание, никоим образом не ограничивая спонтанность человеческого понимания» (Gilson, BSP, 127-128).
Николас Решер полагает, что в эпистемологии Канта действительность является бессмыслицей: «Для Канта концепция воспринимаемого предмета, свободного от условий восприятия, настолько бессмысленна в каждой мелочи, как если бы она была концепцией "вида предмета", которая свободна от любой и каждой точки наблюдения и поэтому считается отделенной от одного из необходимых условий видимости» (Rescher NC, цит. по: Beck, КТК, 176).
ЗБ. Суть агностицизма Канта
Кант «полагал, что между реальным (номинальным) миром и кажущимся (феноменальным) миром имеется различие. Чтобы понять феноменальный мир, каждый человек имеет набор встроенных категорий (подобный тому, что мы подразумеваем под исходными предпосылками). Никто не получает данные (феноменальные) без категорий (исходных предпосылок). Знание, согласно Канту, есть объединенный продукт разума, (исследователя), обладающего этими врожденными качествами (способностью организовывать и категоризировать), которые позволяют исследователю воспринимать знание как таковое» (William Crouse, personal correspondence, July 14,1999).
2A. ОТВЕТ
1Б. Агностицизм сам себе противоречит
Эпистемология Канта имеет результатом агностицизм — утверждение, что ничто не может быть известно о действительности. Норман Гейслер комментирует это следующим образом: «В своей крайней форме [агностицизм] утверждает, что никакое знание действительности (то есть истина) невозможно. Однако само это представляется как истина в отношении действительности» (Geisler, CA, 135). Он делает вывод относительно внутренне противоречивого характера этого утверждения: «Фундаментальный изъян твердой агностической позиции Канта — это его утверждение о том, что он знает то, что, по его словам, является непознаваемым. Другими словами, если истинно то, что действительность не может познаваться, никто, включая Канта, не знал бы ее. "Я знаю, что действительность непознаваема" — вот к чему сводится категорический агностицизм Канта» (Geisler and Bocchino, WSA).
Опять же Гейслер утверждает:
Крайний агностицизм противоречит сам себе; он упирается во внутренне противоречивое утверждение, что «мы знаем достаточно о действительности, чтобы утверждать, что о действительности ничего не может быть известно». Это утверждение содержит в себе все необходимое для самоопровержения. Поскольку если человек знает нечто о действительности, он, конечно, не может одновременно утверждать, что вся действительность непознаваема. И конечно, если человек вообще ничего не знает о действительности, тогда он вообще не имеет никакого основания делать утверждения в отношении действительности. Будет недостаточным сказать, что его знание о действительности совершенно или полностью отрицательно, то есть что это — знание того, что действительность собой не представляет. Поскольку всякое отрицательное предполагает существование положительного, нельзя обоснованно утверждать, что нечто не является этим, если быть полностью лишенным знания «этого». Отсюда следует, что крайний агностицизм противоречит сам себе, поскольку предполагает определенное знание действительности, для того чтобы отрицать любое знание действительности (Geisler, CA, 20).
Такой агностицизм неприемлем: «Вероятность, что действительность может быть познаваемой, остается. Это, несомненно, было одним из наиболее устойчивых предположений в истории философии. Люди находились и сейчас находятся в поисках действительности. Любые рассуждения, которые a priori устраняют эту вероятность, не только противоречат самим себе, но также идут вразрез с основным течением философских изысканий» (Geisler, PR, 89).
Мортимер Адлер отвечает на агностицизм Канта вопросом: «И это вынуждает критика задать вопрос, как, если можно знать только то, что лежит в пределах чувственного эксперимента [Кант], можно оправдать того, кто утверждает, что реальные вещи не существуют за его пределами, и как он может говорить, что представляют собой границы, за пределы которых не может проникать разумение человека, если он сам не преступил их? » (Ауег, LTL, 34)
Философ Людвиг Виттгенштейн пишет: «Чтобы быть в состоянии установить границы мысли, нам приходится признать мыслимыми обе стороны границы» (Wittgenstein, TLP, preface).
Этьен Жильсон отмечает: «Знание того, что представляет собой вещь, с учетом того, что она неизвестна, есть явное противоречие теории Канта» (Gilson, BSP, 131).
Рабби Захариас: «Агностицизм Канта в отношении конечной действительности противоречит сам себе. Невозможно ничего утверждать в отношении конечной действительности, если чего-то не знать в отношении конечной действительности. Утверждать, как это делает Кант, что невозможно преступить границу явлений, означает преступить границу, чтобы заявить это. Иными словами, невозможно познать различие между явлением и действительностью, если не знать достаточно о том и другом, чтобы проводить между ними различие» (Zacharias, CMLWG, 203).
Г. А. Притчард отмечает, что уже какое-то знание действительности несовместимо с идеализмом в целом:
Чтобы думать о мире как о зависящем от разума, мы должны думать о нем как о состоящем лишь из череды явлений... То, что это — неизбежный результат идеализма, не замечается, пока не следует предположение, что факты соотносятся с разумом главным образом через свою познаваемость... Преимущество этой формы идеализма [Канта], по сути, проистекает из того, что отрицание — цель идеализма в целом. Вывода, что физический мир состоит из череды явлений, можно избежать, лишь принимая во внимание соотношение фактов с разумом посредством познания, с последующим применением независимого существования познаваемой действительности, не сознавая несогласованности (Pritchard, KTK, 122-123).
2Б. Категории разума соответствуют действительности, иначе агностицизм не может быть сформулирован
Профессор Гейслер обращает внимание на тщетность категорического отрицания того, что действительность познаваема:
Аргумент Канта, что категории мышления (такие как единство и причинная связь) неприменимы к действительности, неудачен, поскольку если категории действительности не соответствуют таковым разума, то было бы нельзя делать никаких утверждений в отношении действительности, включая и то утверждение, которое сделал Кант. Иными словами, если реальный мир непознаваем, о нем нельзя делать никаких утверждений. Преформа-ция разума относительно действительности необходима, вне зависимости от того, собираемся ли мы сказать о ней что-то положительное или отрицательное. Мы даже не можем мыслить о действительности, что она не поддается осмыслению. Также, если кто-то выдвигает аргумент, что агностицизму вовсе не нужно делать какое-либо утверждение в отношении действительности, поскольку он просто определяет необходимые пределы нашего возможного знания, то можно показать, что даже эта попытка содержит внутреннее противоречие, поскольку сказать, что нельзя знать больше лежащего за пределами явлений или видимости, значит, провести пограничную линию, которую нельзя преступить. Однако нельзя очертить такие устойчивые пределы, не преступая их. Нельзя утверждать, что явление заканчивается здесь, а действительность начинается там, если не видеть, хоть на некоторое расстояние, находящееся по другую сторону. Другими словами, как можно знать, в чем состоит различие между явлением и действительностью, если не знать и то, и другое, чтобы их сравнивать? (Geisler, CA, 21)
Г. А. Притчард отвечает на аргумент, что действительность — это то, что мы знаем о ней:
Фундаментальное возражение в ответ на такой ход мысли состоит в том, что это противоречит самой природе познания. Познание безоговорочно предполагает, что известная нам действительность существует независимо от знания о ней и что нам известно об этой ее независимости. Просто невозможно думать, что любая действительность зависит от нашего или от любого другого знания о ней. Если знанию должно быть, должно сначала быть нечто, что нужно познавать. Другими словами, познание, по существу, есть открытие или обнаружение того, что уже есть. Если действительность может существовать или возникать только вследствие некоей деятельности или процесса со стороны разума, то эта деятельность или процесс будут не «познанием», а «построением» или «созданием», но, в конечном счете, построение и познание должны быть признаны взаимоисключающими (Pritchard, KTK, 118).
Этьен Жильсон заявляет, что «вопреки идеалистическому тезису, можно знать, соответствуют наши идеи вещам или нет» (Gilson, PSTA, 275).
Пол Карус пишет о проблеме, с которой сталкивается агностицизм, когда категории разума не являются одновременно категориями действительности: «Когда Кант отрицает, что пространство и время объективны, он теряется и сам себе противоречит. Либо он должен сказать, что пространство и время ограничены пределами тела думающего субъекта, что является абсурдом, либо он должен приписать их предмету как вещи-в-себе, что противоречит его собственной теории, согласно которой время и пространство относятся не к вещам-в-себе, но лишь к явлениям» (Carus, ЕКР, in Kant, PFM, 233).
Мортимер Адлер обращает внимание на следующее заблуждение идеализма: «Платон и Декарт, а позже также Кант и Гегель, заходят слишком далеко в своем разделении этих двух миров — чувственного и мыслимого. Это проистекает из приписывания ими разуму автономии, которая делает его функционирование в некоторых или во всех отношениях независимым от чувственного опыта.
Это приводит Платона и Декарта к наделению разума врожденными идеями — идеями, которые никоим образом не проистекают из чувственного опыта. Трансцендентные категории Канта — другая разновидность того же самого заблуждения» (Adler, ТРМ, 34).
ЗБ. Невозможно делать утверждения о существовании без утверждения чего-либо в отношении сущности (чем это является само по себе)
Аргумент может быть сформулирован следующим образом:
Другой противоречивый момент в предположении Канта — это то, что он знает, что поитепа [реальный мир в отличие от проявления мира] существует, но не знает, что это. Можно ли знать, что нечто существует, ничего не зная о том, что это?.. Невозможно утверждать, что нечто существует, одновременно не заявляя чего-либо о том, что это собой представляет. Даже описать это как «в себе» или «реальное» уже означает сказать что-то. Более того, Кант признавал, что источник явления, которое мы воспринимаем, непознаваем. Все это информирует нас о реальности, а именно это — реальность, представляющая собой источник ощущений, которые мы имеем. Даже это — нечто меньшее, чем полный агностицизм (Geisler, CA, 21-22).
Г. А. Притчард утверждает, что «поскольку знание проистекает из действительности, отделяясь от нее в процессе познания, утверждение, что действительность зависит от разума, представляет собой утверждение в отношении вещи, которая в себе, но отделена от той, которая познается» (Pritchard, KTK, 121).
«Это общий корень, — полагает Этьен Жильсон, — от которого произрастают и чувствительность, и понимание; об этом корне Кант говорит, что он существует, но мы не знаем, какой он, и потому мы должны в конце концов выкопать его и вынести на свет. Вкратце говоря, если мы не хотим, чтобы он оставался в качестве инородного тела, произвольно внедренного в постижимый мир понимания, действительность должна быть категорически отклонена или, иначе, принята a priori подобно всему остальному» (Gilson, BSP, 132).
Жильсон продолжает: «Действительности в критике Канта присутствует и слишком много, и недостаточно. Слишком много — потому что она, как и в случае с Юмом, представляется таким же произвольным образом. Недостаточно — потому что она настолько непостижима, что в критическом идеализме Канта ее практически не больше, чем было в абсолютном идеализме Беркли» (Gilson, BSP, 134-135).
Пол Карус отмечает: «Поэтому, принимая, что рисуемая ощущениями в нашей интуиции картина мира представляет собой субъективное явление... мы утверждаем, в отличие от Канта, что его формальные начала представляют собой функцию, которая присуща действительности в качестве формы действительности.
Принимая форму как чисто субъективную, Кант превращает, несмотря на все свои утверждения, все идеи, все мысли, всю науку в чисто субъективное самодовольство. Он — больше идеалист, чем Беркли. Наука может считаться объективным методом познания, только если законы формы — объективные черты действительности» (Carus, ЕКР, in Kant, PFM, 210).
Карус делает вывод: «Если вещи-в-себе означают объективные вещи, то есть вещи, независимые от нашего восприятия, мы должны отрицать, что они непознаваемы» (Carus, ЕКР, in Kant, PFM, 236).
Рудольф Г. Бендес утверждает, что идея бытия соответствует действительности:
Какую мы можем иметь уверенность в объективности идеи бытия? Откуда мы знаем, что она соответствует действительности, не имея возможности сравнить ее с непознаваемой вещью-в-себе в силу того, что последняя непосредственно недосягаема? Эта трудность ни в коем случае не нова — она была отмечена и опровергнута не только Фомой Аквинским, но и до него Аристотелем. Характерная тенденция современной мысли состоит в том, чтобы делить и отделять. Ее фатальная ошибка в области эпистемологии состоит в том, чтобы отделять познанные предметы непосредственно от самой вещи, а затем беспомощно пытаться ликвидировать пропасть между субъектом и объектом (Bandas, СРТР, 62).
Далее Бендес отмечает универсальность идеи бытия:
Идея бытия применима ко всей действительности — фактической или возможной, настоящей, прошлой или будущей. Она применима к любой стадии действительности.. . Никакое утверждение не возможно без бытия. Отделить себя от влияния бытия означало бы совершить интеллектуальное самоубийство и обречь себя на вечное молчание. Любой, кто употребляет глагол «быть» и делает утверждение, а также тот, кто более догматичен и категоричен, чем большинство наших современников, обязательно принимает философию бытия со всеми ее следствиями, значениями и ответвлениями (Bandas, СРТР, 346).
В «Кембриджском философском словаре» Панайот Бучваров утверждает, что если агностик не говорит о сущности, он наталкивается на два нежелательных заключения:
Принимать возражение [о том, что мы не можем сформировать никакого понятия реальных предметов] может означать, что мы не можем иметь никакого знания о реальных предметах как они есть, что эта истина не должна пониматься как соответствующая таким предметам. Однако, само по себе, это имеет далеко идущие последствия: либо 1) мы должны принять явно абсурдный взгляд, что никаких реальных предметов не существует... поскольку мы едва поверим в реальность чего-то, в отношении чего не можем сформировать вообще никакого понятия, либо 2) мы должны столкнуться с, по-видимому, безнадежной задачей решительного изменения в том, что мы подразумеваем под «действительностью», «понятием», «опытом», «знанием», «истиной» и очень многим другим (Butchvarov, MR, цит. по: Audi, CDP, 488).
Бучваров отмечает: «Если понимание нами независимого пространственно-временного мира с неизбежностью субъективно, у нас нет причин утверждать, что такой мир существует, особенно с учетом того, что представляется внутренне противоречивым говорить о понятии, которое не зависит от наших понятийных способностей» (Butchvarov, MR, цит. по: Audi, CDP, 490).
4Б. Эпистемология Канта не может раскрывать действительность, поскольку она не берет начало в действительности
Как мы отметили во введении к данной главе, неправильно начинать с разума в надежде найти путь к раскрытию действительности.
Ф. Г. Паркер отмечает, что правильно начинать с действительности: «Известные факты... не зависят от того, что они известны, касается ли это их природы или существования; знание зависит от познанных фактов» (Parker, RAK, цит. по: Houde, PK, 48).
Этьен Жильсон раскрывает дилемму, с которой сталкивается идеалист, совершающий подобную ошибку:
Самое большое различие между реалистом и идеалистом заключается в том, что идеалист думает, в то время как реалист знает. Думать для реалиста означает просто организовывать определенные предыдущие действия по познанию или размышлять над их содержанием. Он никогда не сделает мысль отправной точкой своих размышлений, поскольку для него мысль возможна только там, где сначала существует определенное знание. По-. скольку идеалист продвигается от мысли к вещам, он не в состоянии знать, соответствует ли его отправная точка предмету или нет. Если он спросит реалиста, как соединить предмет с мыслью, от которой он отталкивается, последний должен сразу ответить, что сделать это невозможно и что, по существу, именно в силу этого он и не является идеалистом. Реализм, наоборот, исходит из познания, то есть отталкивается от действия ума, которое, по сути, состоит в постижении предмета. Таким образом, для реалиста вопрос представляет не неразрешимую проблему, но псевдопроблему, что явно не то же самое (Gilson, VMYR, цит. по: Houde, PK, 386).
Жильсон делает следующее предупреждение тем, кто вступает в дискуссию с идеалистом:
Нужно всегда помнить, что невероятности, которыми идеализм пытается загнать реализм в угол, — продукт самого идеализма. Когда он подначивает нас сравнить познанную вещь с самой вещью, он лишь демонстрирует снедающий его внутренний изъян. Для реалиста нет никакого «noumenon» [вещи-в-себе] в том смысле, в какой его понимает идеалист. Познание предполагает присутствие самой вещи в разуме. Нет никакой нужды предполагать нечто, стоящее за вещью, присутствующей в разуме, — таинственный и непостижимый дубликат, который был бы вещью вещи в разуме. Знать — это не понимать вещь, как она находится в мысли, но понимать вещь в мысли, как она есть (Gilson, VMYR, цит. по: Houde, PK, 388).
5Б. Достоверность априорных заключений Канта опровергается научными открытиями
A priori означает «независимое от опыта» . Мортимер Адлер поясняет, что Кант сделал с априорными синтетическими суждениями: «Кант наделил человеческий разум трансцендентальными формами чувственного восприятия или интуицией (формами пространства и времени), а также трансцендентальными категориями понимания. Это означает, что разум использует эти трансцендентальные формы и категории в опыте, тем самым создавая картину и характер опыта, которым мы располагаем» (Adler, ТРМ, 96). Иными словами, разум может знать действительность только лишь в соответствии с этими априорными категориями. Это означает, что единственный для нас способ судить, соответствует ли нечто действительности (являясь истинным), — это основываться на этих априорных категориях, а не на нашем опыте самой действительности.
Адлер поясняет, что мотивом Канта было упрочение евклидовой геометрии, арифметики и ньютоновой физики как примеров априорных заключений о формировании действительности. Однако Адлер напоминает нам, что:
хватило трех исторических событий, чтобы продемонстрировать, насколько иллюзорной оказалась точка зрения, в которой он так преуспел.
Открытия и развития неевклидовой геометрии и современной теории чисел должно хватить, чтобы продемонстрировать, насколько умозрительным оказалось внедрение Кантом трансцендентальных форм пространства и времени, которые контролируют наше чувственное восприятие и придают смысл и действенность евклидовой геометрии и простой арифметике.
То же самое относится и к замене ньютоновой физики [Вселенная — гигантский механизм. Бог находится вне его.] современной физикой относительности. Дополнение вероятностных или статистических законов к причинно-следственным законам, развитие физики элементарных частиц и квантовой механики также в достаточной мере демонстрируют, насколько абсолютно надуманным было внедрение Кантом трансцендентальных категорий для придания действенности и непоколебимости ньютоновой физике.
Адлер делает вывод: «Остается загадкой, как в XX столетии можно всерьез воспринимать трансцендентальную философию Канта, даже при том, что она некоторыми сторонами может постоянно оставаться привлекательной как необычайно искусное и изобретательное порождение ума» (Adler, ТРМ, 97-98).
Пол Карус подводит итог: «Если не осуждать науку как каприз человеческого разума, мы должны допустить, что, несмотря на несовершенство отдельного ученого, идеал науки (который состоит в описании вещей в их объективном бытии) получает оправдание и может реализовываться во все большей степени» (Carus, ЕКР, in Kant, PFM, 236).
sundandelion на ЖЖ
