ОТВЕТ СКЕПТИЦИЗМУ

Ответ скептицизму

(вера в то, что любое достоверное или абсолютное знание невозможно и любые проявления сверхъестественного непостижимы для индивидуума)Обзор главы

Скептицизм согласно его основному стороннику Дэвиду Юму

Всякое знание проистекает либо от органов чувств, либо от осмысления идей Причинная связь не может
соблюдаться — в нее можно верить только в силу привычки Суть скептицизма Юма Ответ Скептицизм
сам себя опровергает: нужно ли нам быть скептически настроенными

по отношению к скептицизму? Утверждение «Всякое знание проистекает от органов чувств либо от
осмысления идей» не проистекает ни от одного из них Радикальный эмпирический атомизм
противоречит сам себе и подразумевает единство и взаимосвязь

Отрицание причинной связи противоречит само себе Заключение

1А. СКЕПТИЦИЗМ СОГЛАСНО ЕГО ОСНОВНОМУ СТОРОННИКУ ДЭВИДУ ЮМУ

Часть традиционного аргумента в поль­зу существования Бога основывается на выведении причины из наблюдения за следствиями. Скептик Дэвид Юм заяв­лял, что, поскольку мы никогда фактиче­ски не наблюдаем (не испытываем) при­чинную связь (то, что вызывает происхо­дящее), мы не можем достоверно знать, что какая-то особая причина и следствие взаимосвязаны. Юм отрицал не причин­ную связь, а лишь то, что мы можем что-то из нее вывести. Он отрицал, что мы мо­жем познать истину о причине, исходя из следствия.

1Б. Всякое знание проистекает либо от органов чувств, либо от осмысления идей

Часто цитируемое заключение тракта­та Юма «Исследование о человеческом ра­зумении» (Enquiry Concerning Human Understanding) обобщает суть его скепти­цизма: «Если, удостоверившись в истин­ности этих принципов, мы приступим к осмотру библиотек, какое опустошение придется нам здесь произвести! Возьмем в руки, например, какую-нибудь книгу по богословию или школьной метафизике и спросим: содержит ли она какое-нибудь абстрактное рассуждение о количестве или числе? Нет. Содержит ли она какое-нибудь основанное на опыте рассуждение о фактах и существовании? Нет. Так бросьте ее в огонь, ибо в ней не может быть ничего, кроме софистики [ловкого и вво­дящего в заблуждение рассуждения] и за­блуждений!» (Hume, ECHU, 12.3, курсив автора).

Юм делает следующее категоричное утверждение относительно рассуждения:

Все объекты, доступные человеческому разуму или исследованию, по природе своей могут быть разделены на два вида, а именно: на отношения между идеями и факты. К первому виду относятся такие науки, как геометрия, алгебра и арифме­тика, и вообще всякое суждение, досто­верность которого или интуитивна, или демонстративна... К такого рода сужде­ниям можно прийти благодаря одной только мыслительной деятельности, не­зависимо от реальности, которая сущест­вует где бы то ни было во вселенной.

Факты, составляющие второй вид объек­тов человеческого разума, удостоверяют ся иным способом [чем отношения между идеями], и как бы велика ни была для нас очевидность их истины, она иного рода, чем предыдущая. Противоположность всякого факта всегда возможна, потому что она никогда не может заключать в се­бе противоречия» (Hume, ECHU, 4.1, кур­сив автора).

Юм утверждает, что, бесспорно, «все наши идеи суть не что иное, как копии на­ших впечатлений, или, другими словами, что мы не можем мыслить что-либо, чего предварительно не воспринимали» (Hu­me, ECHU, 7.1).

Джерри Джилл обобщает значение скеп­тицизма Юма:

Юм положил конец большим надеждам континентальных рационалистов и бри­танских эмпириков. Первые стремились отыскать — и утверждали, что нашли, — эпистемологическое [способ познания че­го-либо] основание для всего знания в не­обходимых заключениях, выводимых из самоочевидных истин. Последние стре­мились отыскать — и утверждали, что на­шли, — подобное основание в возможных заключениях «индуктируемых» по ощу­щениям органов их чувств. Юм следовал эмпирическому подходу более последова­тельно, чем его предшественники, и убе­дительным образом доказал, что ни деду­ктивный, ни индуктивный метод не могут служить должным основанием для позна­ния. Дедуктивный метод с его «самооче­видными» исходными условиями оказал­ся определительным (аналитическим) и лишенным фактического содержания, в то время как индуктивный метод, как вы­яснилось, основывался на недоказуемом предположении, что будущее должно быть подобным прошлому. Таким обра­зом, Юм считал, что он устранил возмож­ность фактических претензий на истин­ность в математике, науке и метафизике (Gill, PRK, 73).

2Б. Причинная связь не может соблюдаться — в нее можно верить только в силу привычки

Причинная связь — условие или ситуа­ция, которая вызывает определенное следствие. Она занимается разрешением вопроса отношений между причиной и ее следствием.

Юм провозглашает: «Есть два принци­па, которые я не могу последовательно со­блюдать, не в моей также власти отказать­ся от любого из них, а именно, что все на ши индивидуальные ощущения суть ин­дивидуальные сущности и что разум ни­когда не воспринимает никакой реальной связи между индивидуальными сущно­стями» (Hume, THN, Appendix).

Юм делает обобщенный вывод относи­тельно того, почему, как он полагает, кон­кретная причина не может быть выведена из следствия:

Словом, всякое следствие есть явление, отличное от своей причины. В силу этого оно не могло бы быть открыто в причине, и всякое измышление его или априорное представление о нем неизбежно будет со­вершенно произвольным; даже после то­го, как это следствие станет известно, связь его с причиной должна казаться нам столь же произвольной, коль скоро существует много других следствий, ко­торые должны представляться разуму столь же допустимыми и естественными. Итак, мы напрасно стали бы претендовать на то, чтобы определить любое единичное явление или сделать вывод о причине и следствии без помощи наблюдения и опы­та (Hume, ECHU, 4.1).

Юм утверждает, что вне опыта мы не можем вывести никакой связи между причиной и ее следствием: «Когда мы рас­суждаем a priori и рассматриваем объект или причину лишь так, как они представ­ляются ему [разуму], независимо от вся­кого наблюдения, они не могут вызвать в нас представление определенного объек­та, каковым является следствие этой при­чины; тем менее они могут показать нам неразрывную и нерушимую связь между причиной и следствием» (Hume, ECHU, 4.1).

Юм категорически заявляет, что «все заключения из опыта суть следствия при­вычки, а не рассуждения» (Hume, ECHU, 5.1).

Юм делает это заключение, потому что мы не можем знать, например, причину падения камня, равно как и причину по­явления мира:

Коль скоро мы не в состоянии удовлетво­рительно объяснить, на основании чего мы верим после тысячи опытов, что вся­кий камень будет падать, а огонь гореть, разве можем мы удовлетвориться каким-нибудь взглядом на происхождение ми­ров или на состояние, в котором природа находилась от века и в котором она будет пребывать во веки веков?.. Мне кажется, что единственный объект отвлеченных наук или же демонстративных доказа­тельств — количество и число и что все попытки распространить этот более со­вершенный род познания за его пределы есть не что иное, как софистика и заблуж­дение» (Hume, ECHU, 12.3).

Рабби Захариас комментирует эту точ­ку зрения Юма: «Тогда принцип причин­ной связи, согласно Юму, есть не что иное, как связь последовательных впечат­лений. В силу обычая и привычки мы ожидаем, что будет иметь место последо­вательность; в действительности никакой необходимой связи нет. Короче говоря, ничто не дает права даже науке формули­ровать всеобщие и необходимые законы» (Zacharias, CMLWG, 199).

ЗБ. Суть скептицизма Юма

Юм «поставил под сомнение претензии на познание всех дисциплин, то есть нау­ки, математики и т. д. В действительно­сти он учитывал мнения, основанные на вероятности, которая выходит за пределы нашего опыта. Он стоял насмерть против любых предположений об однородности природы. То, что мы видим в природе од­нородность, не дает оснований для умоза­ключения, что она всегда будет однород­ной. Он утверждал, что индукция — не действенная форма рассуждения, а скорее укоренившаяся традиция ожидать схо­жих результатов при однородности опы­та. Поэтому Юм известен как скептик» (Dr. William Grouse, personal correspon­dence, July 14,1999).

2A. ОТВЕТ

1Б. Скептицизм сам себя опровергает: нужно ли нам быть скептически настроенными по отношению к скептицизму?

За более чем тысячу лет до того, как Юм высказал свои сомнения, блаженный Августин Гиппонский уже сознавал, что скептицизм в силу своей природы сам се­бя опровергает: «Каждый, кто сомневает­ся, знает, что он сомневается, таким обра­зом, он уверен в этой истине, по крайней мере, именно в том факте, что он сомнева­ется. Следовательно, каждый, кто сомне­вается, есть ли такая вещь как истина, знает, по крайней мере, одну истину, так что сама его способность сомневаться должна убеждать его, что есть такая вещь, как истина» (Augustine, TR, 39.73).

Гордон Кларк формулирует вопрос не­сколько иначе: «Скептицизм — философ­ская концепция, согласно которой дока­зать ничего нельзя. А как, спрашивается, вы можете доказать, что доказать ничего нельзя? Скептик утверждает, что ничто не может быть нам известно. В своей опро­метчивости он заявил, что истина невоз­можна. А истинно ли то, что истина невоз­можна? Поскольку, если никакое сужде­ние не верно, по крайней мере одно сужде­ние верно, — а именно, суждение, что ни­какое суждение не является верным. Если истина невозможна, то из этого следует, что мы уже достигли ее» (Clark, CVMT,

30).

Норман Гейслер критикует скепти­цизм в следующем:

Любые попытки скептиков отвергнуть всякое суждение о действительности са­ми себя и опровергают, поскольку подра­зумевают суждение о действительности. Как еще можно знать, что отказ от какого бы то ни было суждения о действительно­сти был самым мудрым поступком, если в самом деле не знать, что действитель­ность непостижима? Скептицизм подра­зумевает агностицизм, а [поскольку он выносит суждения о действительности] агностицизм подразумевает определен­ное знание действительности. Абсолют­ный скептицизм, провозглашая отказ от какого бы то ни было суждения о действи­тельности, подразумевает самое безогово­рочное суждение о познаваемости дейст­вительности. Зачем говорить о бесполез­ности любых попыток достичь истины, если не знать заранее, что они лишены смысла? И как можно заведомо это знать, если уже не иметь каких-то сведений о действительности? (Geisler, СА, 22)

Профессор Гейслер проводит различие между частичным скептицизмом (кото­рый может быть полезным) и полным скептицизмом: «Полный скептицизм сам себя опровергает. Само по себе утвержде­ние, что вся истина непостижима, уже есть утверждение истины. В качестве ис­тинного заявления, утверждающего, что нельзя делать истинные утверждения, оно само себя опровергает» (Geisler, CA, 133-134).

Скотт Мак-Дональд указывает, что факт знания нами первооснов опровергает скептицизм: «Наше прямое знакомство с очевидной истиной ряда непосредствен­ных суждений предоставляет нам бес­спорный и надежный доступ к этим исти­нам, и таким образом, с учетом этих суж­дений и наших умозаключений из них пу­тем неопровержимых доказательств, ске­птицизм доказуемо оказывается ошибоч­ным» (MacDonald, TK, цит. по: Kretz­mann, CCA, 187).

Опровергая скептицизм своего време­ни, Августин в своем трактате «Против академиков» также указывает на опреде­ленное знание первооснов. Фредерик Коплстон следующим образом характери­зует точку зрения Августина: «По край­ней мере, я уверен в существовании прин­ципа противоречия» (Copleston, HP, 53).

Католический апологет Г. X. Дагган указывает на дилемму, стоящую перед любым скептиком: «С одной стороны, Скептик считает, что никаких бесспор­ных истин нет, с другой стороны, он не мо­жет ничего утверждать, не предполагая, что принцип противоречия суть бесспорно истинный. Согласно этому принципу, бы­тие и небытие неидентичны. Если с этим не соглашаться, то в любом предложении "существует" и "не существует" взаимоза­меняемы. Очевидно, что при таких усло­виях размышление и обсуждение исклю­чаются» (Duggan, BRD, 65).

Мортимер Адлер отмечает то же самое: «Этот принцип [противоречия] полностью опровергает скептика, который провоз­глашает, что никакое утверждение не мо­жет быть либо истинным, либо ложным. Если утверждение скептика истинно, тог­да имеется по крайней мере одно утвер­ждение, которое является истинным, а не ложным. Если оно ложно, тогда может быть много утверждений, которые явля­ются либо истинными, либо ложными. Однако если оно ни истинно, ни ложно, тогда почему мы должны обращать вни­мание на то, что говорит скептик» (Adler, TR, 133-134)? Адлер полагает, что здравый смысл оп­ровергает скептицизм:

Здравый смысл — это то, чем все мы руко­водствуемся, когда отвергаем полный скептицизм, который содержит в себе противоречие и сам себя опровергает, ибо такая позиция не только необоснованна, но и не реализуема на практике. Вряд ли существует какой-то аспект нашей повсе­дневной жизни, который останется таким же, если мы встанем на точку зрения пол­ного скептика, вместо того чтобы отверг­нуть ее. Мы твердо уверены, что способны распознавать истину и ложь и с различ­ной степенью уверенности проводить раз­личие между истинным и ложным. Почти все, что мы делаем или на что полагаемся, основано на этой уверенности (Adler, SGI, 35).

«Скептический вывод Юма о несостоя­тельности всех наших суждений о дейст­вительности, — обобщает рабби Захари­ас, — опровергает сам себя, потому что и сам подобный призыв представляет собой суждение о действительности» (Zacharias, CMLWG, 200).

Колин Браун предупреждает нас в от­ношении категоричности утверждений Юма: «Юм обезоруживает своей искрен­ностью, когда признает, что "природа сильнее принципа". По сути, это — спаси­тельное как для построителей, так и для разрушителей системы предупреждение против абсолютной уверенности либо в своих огульных утверждениях, либо в своих огульных опровержениях. Однако в данном случае замечание Юма подразуме­вает, что его подход (как бы он ни был тру­ден) — единственно правильный. Фак­тически скептицизм Юма осмотрителен по каждому основному пункту» (Brown, PCF, 71).

Рональд Нэш также предупреждает, что «когда мы слышим, как кто-то гово­рит, что никто ничего не может знать, остается только удивляться, знает ли об этом скептик или каким образом он об этом знает" (Nash, WVC, 84)

Г. X. Дагган указывает на другой ас­пект природы утверждений скептиков, которые сами себе противоречат: «Точку зрения скептиков, что внешние ощуще­ния являются недостоверными, можно разделять, только если не считать внеш­ние ощущения проводниками знания, а возлагать на них какую-то другую функ­цию. Поскольку если считать внешние ощущения проводниками знания, нужно быть уверенными в их абсолютной надеж­ности. Будь они ненадежны, они не бы­ли бы проводниками знания, поскольку обеспечивали бы ненадежную информа­цию, а ненадежная информация — это не знание» (Duggan, BRD, 65).

Мортимер Адлер обращает внимание на другую дилемму, которую влечет за со­бой позиция скептиков:

Отрицая наличие любой истинности или ложности, полный скептик должен, в ко­нечном счете, либо отрицать, что сущест­вует независимая действительность, либо отрицать, что она имеет детерминирован­ные черты, которым наше мышление ли­бо соответствует, либо не соответствует. Сразу должно стать очевидным, что при движении к этой крайности скептик обя­зательно сам себе противоречит. Если он претендует на истинность своих утвер­ждений, что никакой независимой дейст­вительности нет или что она не имеет де­терминированных черт, его собственная точка зрения аннулируется; а если он все-таки претендует на истинность своих от­рицаний, он должен делать это на таком основании, которое, в конечном счете, предполагает определение истины (Adler, SGI, 213).

2Б. Утверждение «всякое знание проистекает от органов чувств, либо от осмысления идей» не проистекает ни от одного из них

Рабби Захариас также полагает: «Ут­верждение Юма, что все утверждения, претендующие на значимость, должны либо относиться к идеям, то есть быть ма­тематическими или количественными, либо к основанным на фактах экспери­ментальным выводам, само не основыва­ется ни на математическом, ни на экспе­риментально установленном факте. По­этому само его определение значимого утверждения, в его собственных выраже­ниях, является бессмысленным» (Zacha­rias, CMLWG, 200).

Мортимер Адлер отмечает, что в утвер­ждении Юма «объединяются две ошиб­ки — рассматривать наши восприятия и образы, неверно называемые "идеи", в ка­честве непосредственных объектов наше­го осознания либо низводить их до про­стой способности к ощущениям человече­ского разума, который не может ничего знать, кроме того, что может быть воспри нято органами чувств или додумано в ре­зультате восприятия наших ощущений». Адлер прямо ставит вопрос: «Имеем мы или не имеем абстрактные идеи (то есть понятия), а также способность воспри­нимать смысл и образы?.. Гоббс, Беркли и Юм категорически утверждают, что не имеем» (Adler, ТРМ, 38,40. — Курсив ав­тора).

Адлер указывает на дилемму, возника­ющую, если мы не можем сформировать абстрактную идею или универсальную концепцию чего-то, типа собаки. Он пред­лагает следующую линию рассуждения:

Поэтому мы обязаны спросить их, способ­ны ли мы постичь общее для двух или бо­лее сущностей [например, категория «со­бака» является общей в применении и к эрдельтерьеру, и к пуделю] или постичь то, что делает их одним и тем же.

Если их ответ на этот вопрос отрицателен, они вновь полностью зачеркивают свое собственное объяснение значения общих наименований, одинаково применимых к двум или более сущностям (на основании какого-то момента, в котором они не раз личаются). Если мы не можем выявить никакого момента, в котором две или бо­лее сущности являются одним и тем же, мы не можем применять одно и то же на­именование одинаково к ним обеим.

Единственная альтернатива, которая у них остается, — это утвердительный от­вет на вопрос, способны ли мы постичь об­щее для двух или более сущностей или по­стичь то, что делает их одним и тем же.

Если они дают этот утвердительный от­вет, потому что должны либо дать его, ли­бо признать, что не могут предложить ни­какого объяснения, тогда этот ответ рав­носилен опровержению их изначальной позиции (Adler, ТРМ, 44, 45).

ЗБ. Радикальный эмпирический атомизм противоречит сам себе и подразумевает единство и взаимосвязь

Выводом из скептицизма Юма в отно­шении причинной связи является то, что никакие события не связаны. Это — ради­кальный эмпирический атомизм (точка зрения, что «вселенная состоит из бесчис­ленных крошечных неделимых гранул действительности» [Geisler/Feinberg, IP, 430]).

Норман Гейслер возражает: Радикальный эмпирический атомизм Юма, который утверждает, что все собы­тия являются абсолютно независимыми и обособленными и что даже наше «Я» представляет собой лишь только связку ощущений, не имеет под собой реального основания. Если бы все было разрозненно, то тогда не было бы никакой возможности даже для подобного конкретного утвер­ждения, поскольку утверждение о том, что все разрозненно, подразумевает опре­деленное единство и взаимосвязь. Далее, утверждать «Я — ничто, кроме как впе­чатление о самом себе» — значит противо­речить самому себе, поскольку суждение «Я» всегда подразумевает наличие опреде­ленного единства. Вместе с тем нельзя предположить единое «Я» для того, чтобы то же самое отрицать (Geisler, СА, 22-23).

Рабби Захариас приходит к такому же выводу: «Утверждение Юма, что все собы­тия полностью разрозненны и не имеют взаимосвязи, неприемлемо. Оно само под­разумевает единство и взаимосвязь, иначе было бы невозможно утверждать подоб­ное. Иными словами, он предполагает на­личие единого "Я", отрицая при этом вся­кое единство» (Zacharias, CMLWG, 200).

4Б. Отрицание причинной связи противоречит само себе

Разъяснение позиции Юма:

Юм никогда не отрицал принцип причин­ной связи. Он признавал абсурдность ут­верждения, что события происходят без причины. Он пытался отрицать, что воз­можно вывести принцип причинной свя­зи философским путем. Если принцип причинной связи — не просто аналитиче­ское соотношение идей, но вера, основан­ная на традиционном объединении фак­тических событий, тогда в нем нет ника­кой необходимости и его нельзя приме­нять с философским обоснованием. Одна­ко мы уже убедились, что деление всех сущностных утверждений на эти два класса противоречит само себе. Следова­тельно, возможно, что принцип причин­ной связи является одновременно и сущ­ностным, и необходимым. Фактически, само отрицание причинной связи с необ­ходимостью подразумевает наличие в от­рицании определенной причинной связи. Поскольку если для отрицания нет необ­ходимого основания (или причины), от­рицание не обязательно имеет устойчи­вую силу. Однако если для отрицания есть необходимое основание или причи­на, тогда отрицание само себя опроверга­ет, поскольку в этом случае для отри цания необходимых причинных связей оно использует необходимую причинную связь (Geisler, СА, 24-25).

Теория, которая бы объясняла все во всей все­ленной, но считала бы невозможным полагать, что наше мышление не имеет действенной си­лы, не подлежала бы абсолютно никакому об­суждению. Такая теория была бы выведена пу­тем размышления, а если размышление не имеет действенной силы, то эта теория, конеч­но, опровергла бы саму себя. Она подрывала бы доверие к самой себе. Она была бы аргу­ментом, доказывающим, что никакой аргумент не имеет силы, доказательством в пользу того, что нет никаких доказательств, — что является абсурдом (К. С. Льюис)

Сведение принципа причинной связи к логике также внутренне противоречиво:

Некоторые критики настаивают, что принцип причинной связи относится к об­ласти логики и не имеет дела с действи­тельностью. Это противоречивое сужде­ние. Нельзя последовательно утвер­ждать, что законы мышления не могут находить подтверждения в действитель­ности. Думать о действительности, что о ней нельзя думать, алогично. Поскольку принцип причинной связи — фундамен­тальный принцип здравого смысла, он должен применяться к действительно­сти. Иначе можно прийти к противореча­щей самой себе точке зрения, что извест­ное о действительности не может быть из­вестно (Geisler, ВЕСА, 122).

К. С. Льюис делает вывод: «Теория, ко­торая бы объясняла все во всей вселенной, но считала бы невозможным полагать, что наше мышление не имеет действенной си­лы, не подлежала бы абсолютно никакому

обсуждению. Такая теория была бы выве­дена путем размышления, а если размыш­ление не имеет действенной силы, то эта теория, конечно, опровергла бы саму се­бя. Она подрывала бы доверие к самой се­бе. Она была бы аргументом, доказываю­щим, что никакой аргумент не имеет си­лы, доказательством в пользу того, что нет никаких доказательств, — что являет­ся абсурдом» (Lewis, M, 14-15).

Пол Карус обращает внимание на связь рационального и онтологического: «Наша вера в причинную обусловленность, в кон­це концов, хотя Юм и отрицал это, основа­на на логическом принципе идентичности А = А. Это — экстраполяция данного принципа на состояние перемен» (Carus, ЕКР, in Kant, PFM, 201).

Джэймс Б. Салливан проводит разли­чие между понятием причины и принци­пом причинной связи: «Понятие причи­ны выводится при интеллектуальном сравнении формальных сторон одного предмета с таковыми другого и при обна­ружении методом индукции, что один предмет оказывает влияние на другой или своим действием порождает другой пред­мет. Принцип причинной связи устанав­ливается не на основании опыта методом индукции, а посредством анализа поня­тия случайных обстоятельств» (Sullivan, EFPTB, 124).

5Б. Заключение

«Хотя как эпистемологическая точка зрения скептицизм неоправдан, он имеет значение. Он действует подобно заусенцу в седле эпистемолога, требуя, чтобы лю­бое заявление о знании основывалось на адекватном свидетельстве и не содержало противоречия или абсурдности» (Geisler, IP, 100).